---

... назад

Название учреждения, в котором выдавались “разрешения в виде особого исключения”, было длинным настолько, что вывеска, его содержавшая, превышала человеческий рост. Часть слов была почему-то заклеена липкой лентой. Из названия следовало, что учреждения называется “министерством” и что там занимаются “всесторонним повышением” и “всемерным углублением”, а также “комплексными вопросами управления” и “межведомственными согласованиями”.

Вход в министерство представлял из себя пять огромных тяжелых парных дверей. Открыта была, правда, только одна, крайняя, а затем еще требовалось найти следующую открытую дверь, которая располагалась отнюдь не напротив первой, а как раз на другом конце дверного ряда. Путешественникам по неопытности пришлось подергать за все двери.

– Пропуск, – остановил их коротышка в фуражке.

– Мы хотим…

– Пропуск.

– Но мы ненадолго.

– Вы к кому?

– Мы еще не знаем. Видите ли, дело в том…

– Пропуск.

Никакие уговоры на коротышку в фуражке не действовали. На фертинги он тоже не реагировал. Вернее, брал их, но путешественников внутрь не пускал. Впрочем, фертинги немного смягчили привратника: он объяснил, что следует заказать пропуск в бюро пропусков, расположенном в другом конце здания.

В бюро пропусков вышла новая заминка. Оказывается, нужно было позвонить кому-то из министерства, а для этого нужно было иметь там знакомых. Знакомых чиновников, конечно, не имелось.

Спрутс крепко призадумался, но навскидку ничего путного не смог придумать. Незнайка предложил погулять на улице, так, мол, легче думается, мысли интересные приходят. Гуляли вокруг министерства, разглядывая украшавшие его барельефы. Барельефы навевали целое море этих самых мыслей, так как на них были изображены довольно замысловатые сюжеты. На одном одетый в живописные лохмотья тип запускал руками в полет космический спутник, на другом через автомобильную покрышку были просунуты снопы пшеницы и знамена, на третьем двое детей с автоматами в руках сосредоточенно вглядывались вдаль, видимо, готовясь пристрелить неосторожных прохожих. Наибольшее впечатление производила лаконичная композиция из двух коротышек в трусах, закалывающих друг друга штыками.¹⁴⁾

– Незнайка, мы, кажется, нашли проход, – вдруг прервал эстетические открытия Спрутс, – гляди.

Оказывается, с задней стороны министерства была дверь без вывески, через которую так и сновали коротышки с портфелями. Спрутс, сделав Незнайке знак следовать за ним, смело вошел в эту дверь. Она тоже была снабжена привратником, но тот ни на кого не бросался, а сидел на стуле и лишь сонно косился на проходящих.

Всего-то навсего ему нужно было кивнуть, как старому знакомому.

Спрутс и Незнайка попали в вестибюль, как раз за спиной первого привратника. Вестибюль был украшен статуями Всезнайки в бухгалтерских нарукавниках и с папкой в руках, а также еще каких-то личностей, вооруженных канцелярскими принадлежностями. Именно вооруженных, поскольку все как на подбор статуи изображали плечистых и могучих коротышек и канцпринадлежности, даже те, которые были едва заметны в их громадных кулаках, торчали как изготовленные к бою штыки.

– Внутрь мы проникли. Ай да молодцы, ай да хитрецы! – похвалил себя Спрутс. – Всегда нужно использовать все возможности, даже самые необычные. Теперь мы разведаем местные порядки, не привлекая внимания.

– А может, поедим? – предложил Незнайка, кивнув в сторону столовой, источавшей аппетитные ароматы.

– Это дело, – согласился Спрутс.

Как раз начался обеденный перерыв, и чиновники потянулись к еде. Столовая была бесплатной и путешественники воспользовались этим обстоятельством на все сто, взяв по добавке и к первому, и ко второму, и, конечно, по лишнему компоту. После всех приключений, сопровождавших попытки запустить машину Клепки, аппетит разыгрался зверский. Ели долго и со смаком. Вставать из-за стола долго не хотелось.

– А все-таки этот вариант удачный, – меланхолично сказал Спрутс. Он равнодушно разглядывал неизбежную скульптуру Всезнайки, на этот раз изваянного в образе повара. Всезнайка каменным ножом потрошил каменную же рыбу. Кругом в камне были изваяны расчлененные трупы всевозможных тварей, предназначающихся для варки и жарки. Выглядело это жестоко и неаппетитно, но живо и убедительно.

– Ты это о чем? Об этом чудовище? – лениво спросил Незнайка.

– Я о том, как могли бы развиваться события. О других вариантах. О возможностях. Нас могли бы забить мотыгами. Или разжаловать. Или – как там было сказано? – открепить от спецраспределителя. А здесь аборигены все такие мирные. Любо-дорого посмотреть.

Он зажал косточку от яблока между пальцами и выстрелил ею в статую Всезнайки. Косточка отскочила от каменного лба Всезнайки и упала прямо в суп коротышки за соседним столиком. Раздался неприлично громкий бульк.

– Ой, извините… – пролепетал Незнайка.

Чиновник вскинул на них глаза, но вместо того чтобы возмутиться, выловил косточку и, бережно завернув ее в бумажку, спрятал в карман. И как ни в чем ни бывало стал обедать дальше. Путешественники еще немного подождали, но реакции на их хулиганский поступок не последовало.

– Вот видишь, милейшие создания. Однако, пора за дело, – Спрутс полез в карман за платочком, чтобы вытереть рот после еды, как принято у воспитанных коротышек. Но вместо платочка он вытащил плакатик с изображением Знайки в тюбетейке и халате, украшенном бриллиантами и золотой вышивкой. На лице Знайки змеилась хитрая восточная улыбка.

– Надо же этот плакатик не пропал, – удивился Спрутс.

Обоих передернуло от еще не остывших воспоминаний, а Незнайка пробормотал:

– Видно, клепкина машина со сбоями работает. Сохраним это, Спрутс, а как вернемся, подарим Знайке.

Спрутс спрятал плакатик, но тот успел привлечь внимание одного из коротышек, который, подойдя к путешественникам, вежливо произнес:

– Прошу прощения, что обращаюсь к вам, не представившись. Не будете ли вы столь любезны показать мне это изображение?

– Какое изображение? – сделав глупое лицо, спросил Спрутс. – Разве тут было какое-то изображение?

– Нет у нас никакого изображения, – Незнайка тоже сделал глупое лицо, – мы не понимаем, о чем вы говорите.

– Видите ли, я местный архивариус, зовут меня Кузнечик. У меня есть хобби, я собираю редкие изображение великого Всезнайки. Моя коллекция насчитывает несколько тысяч экземпляров. Среди них есть портреты Всезнайки из риса, проса, арбузных семечек и, простите, птичьего помета – но это между нами…

Не успели путешественники опомниться, как Кузнечик вывалил на них целую гору сведений о своей уникальной коллекции и о коллекционировании вообще. Оказывается, подобно тому, как милиционеры все сплошь были поэтами, чиновники все поголовно увлекались собирательством, причем старались выделиться и выбрать для коллекционирования совершенно диковинные предметы. Например, таблички со смешными надписями; почетные грамоты и вымпелы от самых необычных организаций (особенно от тех, где чиновнику-коллекционеру удавалось развалить работу); справки и свидетельства о всевозможных льготах; головоломки и кроссворды, на разгадывание которых даже у самых сообразительных чиновников уходило огромное количество времени. Очень многие чиновники собирали коллекции из тупых подчиненных и каждый раз при встрече соревновались друг с другом в рассказах об их невозможной тупости. Чиновники повыше собирали компроматы, то есть фотографии других чиновников в дурацких ситуациях и нелепых позах. Секретарши коллекционировали цветы, духи и шоколадные конфеты. Вахтеры коллекционировали шапки, грянутые неудачливыми посетителями оземь. И так далее. Наконец, великий Всезнайка собирал анекдоты о самом себе.

Каждый чиновник гордился своей коллекцией и не упускал случая похвастаться ею перед другими чиновниками. Сам Кузнечик уже десять лет собирал всевозможные изображения Всезнайки и имел в министерстве репутацию очень авторитетного работника. Его уважали за приверженность традициям и способность доставать такие изображения Всезнайки, которых не должно было быть в природе.

Если же чиновник ничего не собирал, то его выживали из министерства. Среди чиновников считалось, что тот из них, кто не способен даже на коллекционирование, вообще ни на что не годен.

Чиновники нижнего звена старались понравиться выбором предмета коллекционирования своему начальству. Посетители легко решали свои проблемы, подарив чиновнику редкий экземпляр для коллекции. И все это не было пустой забавой, а имело глубокий смысл. Собирательство дисциплинирует ум чиновника, иначе он одуревает от безделья. Собирательство заложено в самой природе человека – так говорил сам Всезнайка.

– А я никогда ничего не собирал, – признался Незнайка.

– Так уж и не собирали? – не поверил Кузнечик. – Не может быть! Вспомните, разве у вас в жизни нет ничего такого, чем можно гордиться и чего у вас больше, чем у других?

– Ну… у меня много друзей.

– Значит, вы коллекционируете друзей. Тоже, кстати, неплохо. Связи, опять же. А вы? – обратился Кузнечик к Спрутсу.

Тот подумал и ответил:

– Я ничего не коллекционирую, но раньше у меня было много денег.

– Значит, вы были коллекционером денег, а сейчас находитесь в процессе смены предмета коллекционирования. Только деньги неинтересно коллекционировать, они же все одинаковые… Впрочем… гм… сама идея неплоха, надо ее обдумать…

– А что собирает вон тот? – спросил Незнайка, указав на коротышку, в суп которого упала яблочная косточка.

– Это начинающий чиновник. Начинающие коллекционируют все подряд, ведь сразу не угадаешь, что начальству понравится. Тут нужно быть смелым, дерзким и небрезгливым. Неважно, что собираешь, важно, чтобы все видели, как ты настойчив и изобретателен. Если начальство одобрит твой вкус и оригинальность, то можно думать и о повышении по службе. Широко известен случай, когда такой же мелкий чиновник стал собирать бандитов. Это все равно, что коллекционировать друзей, но только выбирать нужно из уголовного мира. Опасное хобби, ведь с этими бандитами довольно сложно дружить, особенно пока коллекция маленькая. Этот способ многие пробуют, и многие на этом погорели. Мы всем министерством за ним следили, болели за него, переживали очень. Трудно ему пришлось, но все-таки удалось собрать необыкновенно богатую коллекцию. Говорят, он даже стал личным другом, то есть корешом самого Жулио, но это, по-моему, враки. Но так или иначе он сделал быструю карьеру и сейчас стал заместителем министра и метит в министры. Собирать бандитов он бросил, теперь собирает директорские должности в разных фондах и ассоциациях – согласно своему статусу.

– Хорошо, – сказал Спрутс, переглянувшись с Незнайкой, – вот вам плакатик, а вы помогите нам протолкнуть наше предложение.

Он протянул Кузнечику плакатик, и архивариус заплясал от радости.

– О, это же редчайшая вещь! Портрет Знай-баши с полным комплектом наград!

– А кто такой Знай-баши? – осторожно спросил Незнайка.

– Это проекция Всезнайки на сознание наших южных народностей. Его образ адаптируется под традиции аборигенов. А вы что, не знаете? Откуда же вы это взяли? – с подозрением спросил Кузнечик. – Мне нужны только подлинники.

– Ну, мы там совсем немного посидели… в этом, как его… в запое… нет, в зубрагане… а, в зиндане!.. – Незнайка все-таки вытащил неведомо как застрявшее в памяти слово.

– А, понятно, понятно! Узнаю Знай-баши! Строг, но справедлив! За это его и зовут Гуд-Бай, что в переводе означает “мудрый начальник и заботливый руководитель”. Рассказывают, что поздним вечером он выходит через заднюю калитку своего дворца в сопровождении мудрого визиря Гаруна Рашидовича Рашидова¹⁵⁾ и никем не узнанный заходит в дастарханы, где местные труженики пьют зеленый чай и кунжутную водку! Простодушные дехкане обсуждают виды на урожай и соревнуются в вознесении хвалы своему руководителю за мудрость и прозорливость. Когда же глаза утомленных за день крестьян начинают слипаться, а восхваления начинают повторяться, он внезапно встает, сбрасывает с себя паранджу и предстает перед ними во всем блеске драгоценных орденов и смарагдов…

– Да, да, мы это видели, – прервал его Спрутс. – Портрет подлинный, не сомневайтесь.

Кузнечик снова залюбовался портретом.

– Нет, конечно, простите меня за подозрительность, конечно же он подлинный! Вот и орден шизокрылого орла! Какие теперь могут быть сомнения! Я искал это портрет десять лет! Он ведь считается утерянным. Теперь-то моя коллекция будет достойно завершена! И я смогу стать начальником отдела! Я перееду на седьмой этаж! Я…

– Алло, дорогой Кузнечик, вы кое-что забыли.

– Ах, да, конечно, ваше предложение! Итак, я к вашим услугам.

Спрутс вкратце изложил идею внедрения гигантских растений.

– Нужного вам чиновника зовут Жучков, это он изобретениями и предложениями ведает, – сказал Кузнечик. – Собирает он жалобы на самого себя. Оригинально, да? Подарите ему жалобу, и он для вас чего хочешь сделает. У меня внизу в архиве есть свежая жалоба, я вам дам. Вчера пришла. Ядовитая такая, ему понравится. Как раз сейчас у него приемные часы. Поэтому очереди не будет. Там наверняка никого нет.

– К нему что, никто не стремится?

– Многие стремятся, очень многие. Да только в министерство наше не так просто пробиться. Если всех пускать – утонешь. Народ всякий бывает. Прожекты бредовые несут тоннами. У меня весь архив завален.

– А если дело стоящее? Небредовое. Есть же настоящие изобретатели.

– А кто изобретатель – пробьется. Найдет, как в наше министерство пролезть. На то он и изобретатель. Вы же не через парадный вход вошли, не так ли? Так что система не такая уж глупая. На вашем месте я бы рванул к Жучкову сейчас.

Путешественники так и сделали.

Жучков сидел за огромным столом в большом пустом кабинете. На столе лежал лист бумаги, ручка и стояли телефоны. Они часто звонили, но Жучков не обращал на них внимания.

Все стены кабинета были украшены жалобами в деревянных рамочках.

Жучков принял из рук Спрутса жалобу, прочитал ее, хмыкнул и, достав из ящика стола красивую рамочку, заправил жалобу под стеклышко и повесил рамочку на заранее вбитый гвоздик.

Затем подал Спрутсу знак начинать.

Спрутс начал говорить, а Незнайка пошел вдоль стен изучать жалобы.

Текст их рисовал Жучкова в весьма неприглядном свете.

Если верить написанному, то Жучков был некомпетентным, косноязычным, вредным и бестолковым бюрократом, озабоченным лишь тем, чтобы вставлять палки в колеса прогресса и душить изобретательскую мысль.

Кроме того Жучков, cудя по жалобам, был потрясающе неуклюж. Он постоянно терял или рвал нужные бумаги, проливал на них чай, отсылал их не в те инстанции или просто годами не мог их никак прочитать.

Особое место в жалобах уделялось хамству и грубости Жучкова, его привычке тыкать пальцем прямо в лицо собеседника, брызгать слюной и рыгать луком и чесноком во время разговора.

В жалобе, занимавшей центральное место в коллекции и заключенной в украшенную чеканными узорами металлическую рамочку, повествовалось мелким почерком о том, как Жучков в тяжелейшей борьбе зарубил проект, уже согласованный во всех инстанциях и даже полностью поддержанный жучковским начальством. Надо сказать, что эта жалоба опровергало все остальные жалобы, так как в ней Жучкову были приписаны чудеса изобретательности, гибкости и ораторского искусства, проявлявшиеся им до тех пор, пока сам автор не отказался от проекта, а начальство не прониклось уважением к упорству Жучкова.

Часть жалоб была испещрена пометками чиновников–коллег Жучкова: “Ай-яй-яй!”, “Вот те бяка-закаляка!”, “Какой ужас!”, “Ну, Жучкидзе, ты дал дрозда!” или “Жучила, да гони ты их в шею!”. Жалобы, как понял Незнайка, адресовались недовольным посетителями к высшим по отношении к Жучкову чиновникам, но те, зная о пристрастии Жучкова, переправляли их ему, иногда только позволяя себе слегка его пожурить или посочувствовать.

Жучков отнюдь не производил впечатление грубияна. Видимо, жалоба, подсунутая ему с подачи Кузнечика, умиротворила его тяжелый нрав. Он терпеливо выслушал Спрутса и спросил:

– А обоснование?

– Какое обоснование? – не понял Спрутс. – Я же все рассказал.

– А экономическая эффективность?

– Эффективность полная, одна выгода.

– А затраты?

– Никаких затрат.

– Так не бывает.

– Если затраты и будут, то минимальные.

– Вот их и надо указать. Эффективность нужно обосновать как положено. Сетевой график. Список литературы. Зарубежные аналоги и их критика. Еще отзывы от научных авторитетов требуются. А еще недостатки вашего проекта укажите.

– А если их нет?

– Так не бывает. Раз вы не видите недостатков, значит, вы недостаточно компетентны. Недостатки должны быть у всего. Диалектика. Придумайте недостатки. В общем, я вижу, что вы не готовы. Подготовитесь – приходите.

И Жучков выставил их вон.

Обескураженные, путешественники спустились в столовую, где как раз раздавали горячий чай, не сильно отличавшегося от ресторанного “чая ж/д”. Там они встретили архивариуса Кузнечика и посетовали на неудачу.

– Еще бы, – сказал тот, – станет Жучков без технико-экономического обоснования что-то разрешать. Ведь ему даже свою подпись поставить негде. Скажите спасибо, что он вам сразу не отказал. Повезло. У него сегодня хорошее настроение. Так что готовьте обоснование.

– А что писать в этом обосновании?

– Да все, что угодно, – махнул рукой архивариус. – Кстати, вам и писать-то ничего не надо! Я вам дам одно дело из архива, оно как раз по сельскому хозяйству. Вы только обложку переделаете.

– А разве он читать его не будет?

– Конечно не будет. Он что, дурак, что ли?

– Вообще-то он довольно по-дурацки говорил. Ерунду какую-то молол, незнамо что требовал.

– Это просто такой порядок. Вы пока начинающие изобретатели, еще привыкнете. А дураки у нас за лесом живут.

– А зачем такие порядки нужны? – возмутился Незнайка. – Ведь глупость же явная. Мы же такое дело предлагаем, можно и без бумаг его начинать. Порядок порядком, но разве здравый смысл отменен?

– Э-э, братцы, – усмехнулся архивариус, – если порядка не соблюдать, беспорядок случится. Вы что, с Луны свалились?

– Следствием вашего порядка является ваш дошедший до предела беспорядок, – язвительно скаламбурил Спрутс, которого задело упоминание о Луне.

– Порядок – это когда все учтено и записано. Учет и контроль.

– А по-моему, порядок – это когда дело делается и делается по уму, а не ради бумажек, – снова съязвил Спрутс, но архивариус мирно ответил:

– Как хотите, в конце концов это моя основная работа, так что не хайте наши порядки. Будете брать обоснование?

– Будем, – пожал плечами Спрутс.

– Вот молодцы! – сказал Жучков. – Ведь можете, если захотите.

Он пролистал “обоснование” и сказал:

– Оформлено правильно. С этим можно идти по инстанциям. Теперь дуйте в кабинет к Паучкову, а то этот хмырь может опять в астрал отвалить. Ему все и расскажете.

– Снова? – удивился Спрутс.

– Конечно. Вы думаете, я что-нибудь в этом понимаю? Кстати, подписать я не могу, одного обоснования мало. Нужны справки от участкового, из первого отдела, второго отдела, характеристики с места жительства, прописка – паспорта у вас с собой, надеюсь, – еще справки из санэпидстанции и вендиспансера, раз вы с продуктами питания собираетесь возиться… Гм… что еще-то?

Он перечислил еще уймищу всяких документов, которые нужны для выдачи “разрешения в порядке особого исключения”.

– Как соберете все справки, тут же ко мне, подпишу немедленно, – бодренько завершил Жучков.

– Так что же вы раньше не сказали… – возмутился Незнайка, но Спрутс потянул его за дверь.

– Давай-ка, Незнайка, разделимся. Я по этим чиновниками сам побегаю, а ты отправляйся к нашему другу архивариусу, набери у него все эти справки дурацкие. Встретимся у этого же кабинета.

– Вы делаете успехи, – заметил Кузнечик, выслушав рассказ Незнайки, – и зря обижаетесь. Какой чиновник вам сразу скажет, какие бумаги нужны?

– А разве нельзя просто объявление повесить, что, мол, нужны такие-то и такие-то справки?

– Можно. Только тогда зачем чиновники нужны будут? На то он и чиновник, чтобы никто, кроме него, не знал про нужные бумаги. А если без чиновников, то каждый начнет делать чего хочет – что тогда получится?

– Что?

– Анархия, вот что. Вот я тебе тут все нужные справки подготовил. – Кузнечик пододвинул Незнайке толстенную пачку бумаг. – Не теряйте времени, если повезет, пройдете за день. Да, кстати, возьмите еще вот эту коробочку, это для паучковской коллекции. Не раздавите.

– А что там?

– Белый таракан. Паучков у нас собирает рецепты настоек. Говорит, что если настоять картофельный сок на белых министерских тараканах, после первого же стакана сам дед Многознай¹⁶⁾ явится и начнет вопросы задавать по эзотерическим проблемам волшебизма. Ответишь – отпустит, а не ответишь – пеняй на себя, строгача влепит, неделю будешь сам не свой. Причем бросать тараканов в настойку надо живыми и притапливать высохшим шариковым стержнем, пока не сдохнут. Если хоть один черный или дохлый попадется, вместо Многозная придет Пустознай и будет передовицы газетные читать, пока с ума не сойдешь. Вот мы ему, Паучкову, всем министерством тараканчиков и собираем. Уж очень охота попробовать. В прошлый раз выпил я его настоечки на грибах, которые растут на стенах в подвалах нашего министерства, – так целый день после этого знайерсы перед носом мелькали.

– Знайерсы?..

– Они, рогатые.

Незнайка не знал, кто такие знайерсы и о чем вообще толкует Кузнечик, но на всякий случай кивал и соглашался. Надо сказать, что после прибытия с Луны Незнайка прочитал очень много книг и весьма поумнел. Правда, поумнеть он мог бы еще больше, если бы раздумывал над прочитанным, а не удовлетворялся нахождением в книгах необычных слов и интересных картинок. Впрочем, в его голове отложились-таки некоторые научные истины и Незнайка начал понимать многие вещи, на которые раньше он не обращал внимания. В результате такого подхода к образованию, который Знайка назвал экстенсивным и поверхностным, речь Незнайки стала более грамотной и обогатилась кучей новых терминов, которые он ввертывал к месту и не к месту. Если Незнайка употреблял какой-нибудь термин совсем невпопад или коверкал его, все смеялись и растолковывали Незнайке значение и правильное произношение ученого слова. Незнайку это вполне устраивало, так как не надо было штудировать неинтересные книги без картинок, а если какой-либо термин не давал покоя, то можно было спросить разъяснений у Знайки, Пилюлькина, Клепки и у других ученых коротышек.

Однако, у Кузнечика он не просил разъяснений и выслушивал его с таким видом, будто все понимает. Так как здешние коротышки не любили отвечать на вопросы, а вместо ответа обижались и озлоблялись, чуть ли не драться лезли, то путешественникам приходилось самим разбираться в тонкостях местной жизни. Поэтому Незнайка не стал спрашивать, что такое “эзотерические вопросы волшебизма”, хотя его так и подмывало выяснить, не попал ли под действие клепкиного аппарата добрый волшебник, когда-то подаривший Незнайке волшебную палочку и не приключилась ли с волшебником какая-нибудь пакость из тех, что приключилось с Цветиком и Пачкулей. Впрочем, подумал Незнайка, волшебник не так уж беззащитен и сам может за себя постоять. А волшебизм, как впоследствии оказалось, к волшебству не имел отношения, а был, как здесь говорили, “специальным течением политической мысли”.

***

Когда Незнайка, нагруженный здоровенной пачкой бумаг, поднялся к месту встречи, Спрутс как раз выходил из кабинета. Не отвечая на вопросы Незнайки, он подошел к урне и, немного поколебавшись, решительно выбросил “обоснование”. Туда же он отправил и все бумаги, принесенные Незнайкой.

– Не взяли? – ахнул Незнайка. – Им не нужны гигантские растения?

– Не в этом дело. У них все растения гигантские. Мы промахнулись.

– Что? Почему?

– Да ты почитай вот.

Спрутс протянул Незнайке журнал. Журнал был посвящен сельскому хозяйству, но при этом был секретным. Из каждой статьи и из каждой строчки следовало, что эта отрасль переживает бурный расцвет. Оказывается, все растения в этой стране были гигантские. Даже не гигантские, а супергигантские. Они и раньше были большими, а необыкновенных размеров они достигли под руководством великого Всезнайки, который разработал гениальную теорию. Она состояла в том, что в почву нужно вносить огромное количество удобрений, чтобы растения вырастали супергигансткими, а также огромное количество ядохимикатов для отравления вредителей, чтобы они супергигантсткие растения не сожрали.

В результате применения этой теории растения теперь выращиваются в особых спецхозяйствах, удаленных от населенных пунктов в такую глушь, что их практически никто не видит. Впрочем, фотографии налицо, равно как и отчеты и сводки, из которых следует, что растения настолько велики и их так много, что неподготовленный коротышка может повредиться в рассудке, увидев их воочию. Или как минимум заблудиться в зарослях. Поэтому коротышек на пушечный выстрел к спецхозяйствам не подпускают.

А тот факт, что на так называемых все еще встречающихся базарах продаются миниатюрные овощи и фрукты, объясняется соображениями удобства, а общей картины это не портит. Это просто сорта такие, отдельные коротышки выращивают их ради забавы. Кроме того, мелкоплодные сорта еще и за границей закупаются – но в небольших количествах, для разнообразия.

– Но в ресторане тоже… – начал было Незнайка, но вспомнил, что там все было мелко нарезано. – Я уже ничего не понимаю…

– Я тоже, – признался Спрутс, – главное, что этот наш фокус не пройдет. Надо придумать что-то еще.

– А может, предложим что-нибудь из клепкиного арсенала? Я помню, как устроен прыгоход. Да и ты бы мог в два счета какую-нибудь мануфактуру здесь создать.

– Да, варианты есть, но нужно все тщательно продумать. Кавалерийская атака не удалась, будем считать ее разведкой. Что нам эта разведка дала? А дала она нам опыт проникновения в такие учреждения без пропуска и обращения с местными чиновниками. Через такую систему можно протолкнуть любой самый бредовый проект. Главное, знать ритуал и кто чего коллекционирует.

– Похоже, только бредовые проекты через такую систему и проходят, – заметил Незнайка. – Я в архиве видел на стене карту. Все реки в обратную сторону текут. Специально повернуты.¹⁷⁾ Кузнечик сказал, что это самый удачный проект и технико-экономическое обоснование у него образцовое.

– Да уж, тут умничать ни к чему. Ладно, на следующем проходе пробьемся. Но сначала съездим в Жиров. Рабочий день все равно кончился, а впереди выходные и какие-то непонятные праздники.

Сочинение Всезнайки “Государство и законность”

Ни для кого не секрет, что законность должна иметь ясные и понятные основы. Поэтому, не вдаваясь в критику прежней системы, изложим новую законодательную базу:

1. Все запрещено.

2. В виде особого исключения разрешено все.

Эти две аксиомы, как видите, являют собой блестящий пример диалектической борьбы-единства. А краткость является критерием правильности, следовательно, это правильно.

 

далее...